Снова в лесу.

Наконец, он узнал всю правду. Лицо Гарри впечаталось в пыльный ковер кабинета, где как он когда-то думал, он узнавал тайны победы. Гарри понял наконец, что он не должен был выжить. Он должен был спокойно идти в раскрытые объятия Смерти. По пути, он должен был избавиться от нитей, привязывающих Волдеморта к жизни, так, чтобы, когда наконец он встанет поперек дорожки Волдеморта, и не поднимет палочку, чтобы защититься, все будет проделано чисто, и работа, которая должна быть сделана в Годриковой Низине, будет закончена. Никто не останется в живых, никто не сможет выжить.
Он чувствовал, что его сердце отчаянно колотится в его груди. Как странно, что на пороге смерти, сердце перекачивало его кровь все сильнее, сохраняя в нем жизнь. Но ему суждено было остановиться, и скоро. Оставшиеся ему удары были уже сочтены. Сколько потребуется времени, чтобы он поднялся, прошел через замок, пространство вокруг и дошел до леса?
Страх ушел из него, пока он лежал на полу в кабинете, с похоронным колоколом в груди. Будет ли ему тяжело умирать? Всякий раз, когда он думал, что это произойдет, и ускользал, он никогда не думал непосредственно о самой смерти: его желание жить было сильнее, чем страх смерти. Теперь же ему было не попытаться спастись, ускользнуть от Волдеморта. Игра была закончена, он знал это, оставалось только собственно умереть.
Если бы он только мог умереть той летней ночью, когда он оставил в последний раз, дом номер 4 по Прайвет Драйв, когда его спасла палочка пером благородного феникса! Если бы он только мог умереть подобно Хедвиг, так быстро, что он не понял бы, что это случилось! Если бы он он мог встать перед палочкой, чтобы спасти кого - то, кого он любил... Он завидовал даже смерти своих родителей. Эта хладнокровная прогулка к собственному эшафоту требовала особого вида храбрости. Он чувствовал, что его пальцы немного дрожат и постарался восстановить контроль над ними, хотя никто не мог видеть его; портреты на стенах были весь пусты.
Медленно, очень медленно, он сел, и сделав это, он почувствовал себя еще более живым и больше знающим о собственном живом теле, чем когда-либо прежде. Почему он никогда не думал о чуде своей жизни, о мозге и нервах, о бьющемся сердце? Это все уйдет... или по крайней мере, он уйдет от этого. Его дыхание стало медленным и глубоким, и его рот, и горло полностью пересохли, но его глаза - также .
Предательство Дамблдора было почти ничем. Конечно, все был частью большего плана: Гарри просто был слишком глуп, чтобы видеть это, он понял это теперь. Он никогда не подвергал сомнению собственное предположение о том, что Дамблдор хотел, чтобы он жил. Теперь он видел, что его продолжительность жизни всегда измерялась временем, требуемым, чтобы устранить все хоркруксы. Дамблдор передал ему задачу их разрушения, и разрушая их он должен был оборвать связи с жизнью не только Волдеморта, но свои! Какое чистое, какое изящное решение, не тратить впустую чужие жизни, но дать опасную задачу мальчику, который был уже отмечен для жертвы, и чья смерть не будет непоправимой катастрофой, а просто очередным ударом по Волдеморту.
И Дамбледор знал, что Гарри не струсит, что он продолжал бы идти до конца, даже при том, что это был ЕГО собственный конец, потому что сам принял на себя решение этой проблемы. Дамблдор знал, как знал и Волдеморт, что Гарри не позволит кому - либо еще умирать за него теперь, когда он обнаружил, что это в его власти остановить это. Образы Фреда, Люпина и Тонкс, лежащих мертвыми в Большом Зале, вошли в его мысли и на мгновение он мог едва дышать. Смерть была нетерпелива...
Но Дамблдор переоценил его. Он потерпел неудачу: змея выжила. Один хоркрус останется связывать Волдеморта с землей, даже после того, как Гарри будет убит. Что ж , это будет означать более легкую работу для кого - то. Он задавался вопросом, кто сделает это...
Рон и Гермиона, конечно, знают то, что должно быть сделано.. Вот почему Дамбледор хотел, чтобы он доверился двум другим... так, чтобы, если он выполнил свое истинное предназначение немного раньше, они могли бы продолжить...
Подобно дождю на холодном окне, эти мысли барабанили по твердой{трудной} поверхности непреложной истины, которая была в том, что он должен умереть. Я должен умереть. Это должно закончиться.
Ему казалось, что Рон и Гермиона
далеко, в далекой стране; он чувствовал, что давно расстался с ними. Не будет никаких прощаний и никаких объяснений, он точно знал это. В это путешествие они не могли отправиться вместе, и все попытки только приведут к пустой трате бы ценного времени. Он посмотрел вниз на разбитые золотые часы, которые он получил на свой семнадцатый день рождения. Почти половина часа, отведенного Волдемортом для его сдачи, истекла.
Он встал. Его сердце прыгало внутри его ребер подобно испуганной птице. Возможно оно знало, насколько мало ему осталось времени времени, возможно оно решило пробить удары целой жизни перед самым концом. Он не оглянулся назад, закрывая дверь кабинета.
Замок был пуст. Он чувствовал, что идет сквозь замок как призрак, как будто он уже умер. Люди с портретов все еще отсутствовали в рамах; все было устрашающе пусто, как будто вся оставшаяся жизненная сила была сконцентрирована в Большом Зале, переполненном мертвыми и скорбящими.
Гарри натянул мантию—невидимку и начал спускаться по этажам, до последнего парадного пролета мраморной лестницы, ведущего в вестибюль. Возможно, какая—то крошечная часть Гарри надеялась, что его почуят, заметят, остановят, но мантия была, как и всегда, непроницаема, совершенна, и он легко достиг входной двери.
Тут в него почти врезался Невилл. Он был одним из двоих, несущих со двора тело. Гарри поглядел вниз и почувствовал тупой удар в животе: Клин Криви. Хотя он и был несовершеннолетним, но, наверное, пробрался в замок, как это сделали Малфой, Крэбб и Гойл. В смерти он казался совсем крошечным.
\"Знаешь что, Невилл? Я справлюсь с ним сам », — сказал Оливер Вуд, перекинул тело через плечо и понес его в Большой Зал.
Невилл прислонился к дверному косяку на мгновение и вытер лоб тыльной стороной руки. Он казался стариком. Затем он снова отправился в темноту, чтобы забрать тела остальных.
Гарри бросил взгляд на вход Большого Зала. Люди двигались вокруг, пробуя подбодрить друг друга, пили, становились на колени около мертвых, но он не увидел никого из людей, которых он любил, никаких следов Гермионы, Рона, Джинни, никого из других Уизли, Луны. Он чувствовал, что готов отдать все время, оставшееся ему, для того, чтобы увидеть их в последний раз; но хватило ли бы ему тогда сил, чтобы прекратить смотреть? Лучше уж так.
Он ушел в темноту. Было около четырех утра, и смертельная неподвижность двора заставляла затаить дыхание, в ожидание того, что он должен был сделать то, что должен.
Гарри подошел к Невиллу, который склонился над другим телом.
— Невилл!
_— Осторожней, Гарри, у меня чуть сердце не остановилось!
Гарри стянул мантию, ему внезапно пришла в голову идея, рожденная желанием быть абсолютно уверенным во всем.
«Куда ты идешь в одиночку? » — спросил подозрительно Невилл.
«Это - часть плана», — сказал Гарри. «Есть кое—что, что я должен сделать. Слушай, Невилл\"….
« «Гарри! » — Невилл выглядел внезапно испуганным. «Гарри, ты не думаешь сдаться ему? »
\"Нет\", — Гарри лгал легко. «Конечно, нет... тут кое-что еще. Но некоторое время я буду занят. Ты знаешь змею Волдеморта, Невилл? У него есть огромная змею... Он зовет ее Нагайной»
«Я слышал, да... Что там с ней? »
«Ее надо убить. Рон и Гермиона знают это, но если у них не получится..---«
Ужас от этой идеи перехватил на мгновение его горло, лишил возможности продолжать говорить.