Чем сильнее я нажимал, тем хуже становилось положение. — Он поднял руку и уронил ее беспомощно. — Мне пришлось перестать, пока не стало еще хуже.
— Ты все время нас отстаивал, Сал, — тихо сказал ему Марши. Людмила согласно кивнула.
— Ты думаешь? Все, что мне удавалось за эти годы сделать, — быть на месте, если кому-то из вас нужен друг.
— И этим, милый, нужно гордиться, — сказала Людмила, крепко обнимая его серебряной рукой. Он несколько минут смотрел на нее, потом на Марши, все еще с видом человека, который сделал в жизни больше ошибок, чем правильных поступков. Марши это чувство знал.
— Когда я услышал, что планирует Медуправление, я понял, что хоть что-то должен сделать. И потому я попросил пару недель отпуска. Они были рады их дать, потому что так проще убрать меня с дороги, когда будут забирать институт.
В его улыбке мелькнуло что-то от прежнего Сала.
— И я надул этих мудаков! Взял все критические материалы — гипнорежимы, тесты, все остальное, — прочее стер, оставив пустые файлы. Тут как раз Мила заглянула для ремонта одной руки, и я ввалился в люк ее корабля, сказал ей, что происходит, и вот мы тут.
— Тут — это где? И куда вы дальше?
Сал состроил гримасу.
— Тут — это нигде, и хотел бы я знать, что дальше. У нас не было времени заглянуть вперед. Мила отключила связь корабля, выдрала схемы, которые давали возможность Медуправлению командовать автопилотом, и мы вильнули хвостом к внешнему краю Пояса астероидов, потому что там легче всего затеряться. Мы несколько надеялись, что ты знаешь какое-нибудь хорошее место, где спрятаться, пока эта каша не расхлебается.
Марши потер руками лицо в полном смятении. Единственное, что пришло в голову, тот вопрос, который он собирался задать Салу с самого начала. Так что его он и задал.
— Кстати, ты слышал когда-нибудь о Фонде Рук Помогающих?
Сал и Мила обменялись озадаченными взглядами. Сал покачал головой:
— Нет, а что?
— Как-нибудь расскажу в другой раз.
Невольные беженцы глядели на него выжидательно, пока мысли его преодолевали все только что слышанное, как дистанцию барьерного бега. У него начинало возникать подозрение, что вся эта бессмыслица как-то между собой связана. Ничего конкретного, просто чувство такое.
Он протер глаза, заставив себя все это отложить. Сейчас надо было придумать какое-нибудь безопасное укрытие. Какое-нибудь захолустье, где людям можно доверять и никто их не выдаст.
Это хотя бы был вопрос с простым ответом. Может быть, даже отличным ответом, если эти самые Руки Помогающие — просто кучка безмозглых филантропов.
— Я знаю такое место, где могут отсидеться два сбежавших доктора, — сказал он, усмехнувшись, довольный, что все-таки может помочь старым друзьям. — Не очень приглядное местечко, но тамошним людям я бы доверил свою жизнь.
Кофе.
И без бренди.
Марши скорчился на стуле в камбузе, положив подбородок на руку, как роденовский «Мыслитель». Только у того голова сделана из пустой бронзы, о чем часто забывают.
Он уже три часа сидел, плюнув на сон, как на дело заведомо безнадежное, и вылезши из мешка намного раньше обычного времени. Потому что там он только вертелся и метался. Попрощавшись с Милой и Салом, он лег досыпать, но короткие периоды дремоты были полны беспокойными видениями, от которых Марши скрипел зубами и пытался свернуться в защитной внутриутробной позе.
Ему снились люди Ананке, исхудавшие до выпирающих ребер, с пустыми глазами, закованные в цепи, и к ним с мольбой тянулись серебряные руки, такие, как у него. Он шел между ними и делал вид, что их тут нет. Они один за другим падали на землю за его спиной, шепча при этом благодарности. Потом ему снился огромный Брат Кулак, гонящий его через лабиринт и хохочущий, когда он забредал из тупика в тупик, отчаянно пытаясь добраться до маленькой серебряной фигурки, все глубже уходящей в зыбучий песок в центре лабиринта. У него была веревка, чтобы ей бросить. И эта веревка была обмотана вокруг его же шеи. Не слишком спокойная ночь.