— Сейчас ты увидишь Брата Кулака, — предупредила она тихим голосом. Лицо ее стало непроницаемой маской. — Если ты проявишь неуважение, я покараю тебя. — Ее серебряные пальцы впились в мякоть его руки выше локтя. — Если ты сделаешь хоть малейшее враждебное движение, я тебя задушу твоими собственными кишками.
Марши вздрогнул, понимая, что она говорит буквально. Но черт его побери, если он доставит ей удовольствие видеть его страх! Он заставил себя улыбнуться, хотя от этого разбитые губы обожгло огнем и они снова стали кровоточить.
— Так вы здесь отвечаете и за протокол тоже?
Она вздернула его за руку с пола и встряхнула так, что у него зубы лязгнули.
— Пойми, ничтожный человечек! — прошипела она. — Даже если ты будешь с Ним один на один, я буду знать все, что ты сделаешь и скажешь. Ибо я ангел ! Не забывай этого ни на миг. Если я ополчусь на тебя, не будет тебе ни спасения от моего гнева, ни пощады, когда ты попадешь мне в руки!
Она снова встряхнула его, чуть не вывихнув руку, потом подтянула ближе. Так близко, что была видна каждая черная и красная линия ее татуировки, что можно было пересчитать бритвенно-острые зубы с красными кончиками.
— Если ты поведешь себя не так, как следует, я отправлю тебя в Ад. Медленно, конечно. С содранной кожей и умоляющего о смерти. Ты меня понял?
Я… понял, — пролепетал Марши, изо всех сил стараясь смирить овладевший им вихрь ужаса. В мозгу его горел образ этого окровавленного алтаря, ужасного подтверждения ее угроз.
Может быть, она смогла проникнуть взглядом сквозь оставшийся тонкий слой его самоконтроля и понять, что поставила его на колени. Она кивнула.
— Вот и хорошо.
Он пошатнулся, как пьяный, когда она поставила его на ноги, и упал бы, если бы не железная хватка у него на руке.
В стену рядом с дверью было вмуровано переговорное устройство. Сцилла нажала клавишу вызова. Прозвучал низкий, абсурдно веселый звонок, потом из коробки раздался тихий скрежещущий голос, который Марши услышал в ангаре. И снова от звука этого голоса его проняла дрожь.
— Сцилла!
Она покорно склонила голову.
— Я здесь, Господин.
— Можешь войти . — Раздался приглушенный звук отошедших засовов. Дверь распахнулась в их сторону. Марши заметил, что она усилена изнутри напряженным камнебетоном со стальной оправой.
Как и после открытия шлюза корабля, первым впечатлением был запах. Он накатил душной, выворачивающей внутренности волной, почти жидкой. Это был запах, ему знакомый, тот запах, который прорезается через сильнейшие дезинфекционные запахи больницы как скальпель сквозь розовый лепесток.
Болезненно-сладковатая, септическая вонь застарелой болезни и умирания.
Сцилла застыла на пороге, нервы ее завопили в затопившей ее реакции предупреждения и битвы.
Глаз ее прищурился. Раздулись татуированные чешуйками и колючками ноздри, когда она потянула в себя воздух. Что это за запах?
Но она знала ответ еще прежде вопроса: Брат Кулак. Этот запах она знала не хуже собственного лица в зеркале, сладковатый аромат, который Он начал источать год назад: Его собственный алтарь святости. В первые дни удаления от Него ей не хватало этого запаха.
Почему же он теперь кажется омерзительной вонью? Еще один эффект разрушения ее ангельского состояния?
Она заставила себя подавить кощунственное отвращение и поставить одну ногу перед другой. Это извращение чувств было последним заблуждением, брошенным против нее, дабы отвратить от подобающего ей места рядом с Братом Кулаком. Одно слово, одно прикосновение, и снова все будет хорошо.
Она шагнула в дверь и вернулась наконец в Его святое присутствие.
Но лицезрение Господина не принесло того утешения, которого она так жаждала. Стало только хуже. За время разлуки внутреннее разрушение, или нечто еще, заставило ее увидеть Его не так, как ей следовало.
Он сидел, одетый в свою черную сутану, на своем обычном месте — большом кресле, похожем на трон возле стены экранов, которая позволяла Ему видеть любой уголок Эдема, который Он создал.