Наверняка он вынюхал каждую их слабость и пожимал руки каждому скелету у них в шкафу, обеспечивая себе возможность свалить их, если возникнет у него необходимость — или даже каприз.
— Вы действительно любите разрушать?
Кулак посмотрел на него, подняв одну кустистую бровь, будто удивившись такому непроходимо глупому вопросу.
— Я люблю… изменять что-нибудь. Это так просто… что непреодолимо. Что до других… Дни Рима были сочтены… раньше чем рухнула… его империя и рассыпалась… его великая работа. Разрушение… как и красота… в глазах смотрящего.
Ни с чем из этого он не мог — да и не стал бы — пытаться спорить. Надо было попробовать другой подход.
— А вы себе нравитесь такой, как вы есть?
Кулак хитро улыбнулся:
— А вы? — В голосе его зазвучала снисходительная нотка. — По крайней мере… я не такой, как… другие меня… заставляют быть… не играю слепо… навязанную мне… роль дурака.
Марши ощутил холодок, поняв, что Кулак только что сказал ему что-то важное. И поглядел на старика в упор.
— Что вы хотите этим сказать?
— Очевидно! — В гнойных глазах блеснуло злобное веселье. — Разве нет? Ха-а-а-а-а .
Марши облизал губы.
— Говорите.
Кулак мотнул головой — еле заметно, но достаточно твердо.
— Эта игра играется… ход за ходом. Сейчас ваш ход… дорогой мой доктор.
Так я изображаю из себя дурака? А в чем?
Он тряс головой, морщась от усилий сосредоточиться. Нет, Кулак говорил не совсем так. Я играю роль дурака, которую мне назначили? «Назначили» — вот ключевое слово, в этом Марши был уверен.
Он прислонился к спинке стула, барабаня по столу металлическими пальцами в такт мечущимся мыслям.
Так что же я делаю?
Схожу с ума. Хочу напиться. Жалею, что вообще улетел с Ананке. Жалею, что не смог помочь Ангелу. Чувствую себя старым глупцом. Играю в загадки с психопатом. Пытаюсь понять, что там творится внутри Медуправления, пока я торчу в этом богом траханном корабле, а на Ананке вот-вот должна начаться заваруха…
Он моргнул, и глаза у него полезли на лоб — кусочки мозаики, громко щелкнув, легли на свои места.
Я торчу в этом корабле. Снова живу по графику. Лечу к станции Боза.
Почему?
Потому что это моя работа, то, что я делаю. Потому что…
Потому что туда меня послало Медуправление!
Он резко выпрямился, и по спине пробежал холодок.
— Ну как, очевидно вам или нет, доктор Мударши? — буркнул он себе под нос с мрачной иронией. Мысли побежали во все стороны — простой факт осветил им дорогу и выхватил из тьмы почти все, что там раньше пряталось. Марши заставил себя успокоиться и думать по порядку.
Меня посылают лечить одного пациента, который для них важнее всех жителей Ананке.
Что это за пациент? И что с ним такое?
Ему не сказали. Ни имени, ни состояния здоровья не сообщили. Были готовы, что я подчинюсь, не задавая вопросов.
А чего им не быть готовыми? Он всегда так делал.
Марши встал и заходил по ковру палубы, хлопая полами халата по голым ногам. Так, здесь несколько очевидных выводов. Но есть и еще кое-что… умозаключение, подталкивающее мысли за пределы привычного круга. Еще два кусочка мозаики сблизились, почти слепившись в один.
Сал сказал, что Медуправление будто бы вдруг захотело прибрать к рукам институт и возобновить программу сразу, как был найден способ обойти Эффект Кошмара.
Марши уже понял, что Медуправление — или по крайней мере какая-то группа в нем — использовало бергманских хирургов в каких-то своих тайных целях, направляя их лечить только определенных людей. Он сам, Мила и все остальные оставались в неведении о том, насколько коррумпирована система их применения, потому что Эффект Кошмара лишал всякого смысла любые попытки узнать своих пациентов, да и скорость, с которой их тасовали, оставляла на это мало шансов. График был составлен очень с этой точки зрения тщательно.
Марши развернулся и пошел обратно. Даже если бы он не наткнулся на файл «серебряная изнанка», рано или поздно все бергманские хирурги сообразили бы, что их пациентами никогда не бывают обыкновенные Джоны или Джейн.