Еще до конца первого дня он пришел к Марши со списком тех, кому нужна медицинская помощь в первую очередь. На вопрос о том, как он выяснил порядок сортировки, Джон улыбнулся и ответил, что добился этого с помощью аппаратуры в апартаментах Кулака, вводя данные по одной букве — он попросил кого-то привязать к своей бесполезной руке штифт, поскольку без пароля система отказывалась воспринимать голосовой ввод.
Его имя тоже стояло в списке. Последним. Марши передвинул его вверх и стал пытаться вылепить ему руку из развалины ниже правого запястья. Теперь Джон пытался этими новыми пальцами срывать цветы удовольствий. Да, Джон — это отличная работа.
И он не удовлетворялся своим положением обыкновенного пациента. Марши сумел держать всех обитателей Ананке на расстоянии не ближе вытянутой руки от себя. То есть всех, кроме Джона. Он проходил через защиту Марши, как через изгородь с десятиметровой дырой, при каждом удобном случае создавая между ними дружескую близость.
— А вы знаете, что это значит? — спросил Джон.
Марши поскреб подбородок.
— У вас, гм, возникают желания?
Джон усмехнулся еще шире.
— Да, и это тоже — а судя по взгляду, которым ответила мне Салли, не только у меня, быть может. — Он ухватился за край стола своей клешней и поднялся в сидячее положение, перебросив здоровую левую ногу через край, а обрубок правой выставив под углом. Левая рука, кончавшаяся там, где должно быть запястье, лежала у него на коленях.
Теперь они с Марши сидели глаза в глаза, и Джон поднял новую руку между ними.
— Чертовски уродливая штука, правда?
Марши был вынужден согласиться.
— Да, и я прошу прощения, но…
— Но ничего подобного, — твердо перебил Джон, глядя Марши прямо в глаза. — Может, с такой рукой мне и не стать ювелиром, но как по мне, так она прекрасна ! Вы можете себе представить, как это здорово — снова держать чашку? Снова пользоваться компом? — На иссушенном лице появилась лукавая усмешка. — Черт меня побери, док, вы знаете, как приятно высморкаться, когда хочется?
— Ну, слыхал, — ответил Марши, пытаясь сохранить серьезность на лице, но попытка провалилась.
— Потрясающее ощущение, — заверил его Джон. Лицо его стало серьезным, и проявилось что-то от его энергичной целеустремленности, которая почти всегда пряталась за добродушной ухмылкой.
— Когда вы прилетели, у меня только и был, что большой ком на конце руки. Он настолько болел, что я подумывал сунуть его в плавильню, чтобы избавиться. Если это меня убьет, я был на это согласен. Но я этого не сделал, и теперь я рад. Боль прошла. Я могу касаться, держать, ощущать. Я даже Салли поймал за задницу и снова почувствовал себя вроде как мужчиной.
Он торчащим пальцем постучал Марши по груди.
— Когда вы сняли с нашей спины Кулака, я вроде как проснулся, огляделся и решил, что могу что-то сделать в этой ситуации. Начать кое-что исправлять. Ну вот, этим я и занялся. Но я даже и думать не думал, что с моей рукой удастся что-то сделать. И был готов мириться с тем, что изменить нельзя.
Он понизил голос.
— Но вы на нее посмотрели и увидели что-то, чего я не видел. Увидели, что ее можно сделать получше. Может, я бы и сам это увидел, но я смирился с тем, что она такая, как есть, и до меня просто не доходило, что об этом можно думать по-другому.
Он опустил руку.
— И из этого следует некоторый вывод, — сказал он, глядя с ожиданием в лицо Марши.
— Из этого следует, что вы ни черта не знаете о восстановительной хирургии, Джон, — ответил Марши, намеренно игнорируя смысл.
По лицу Халена пробежала тень разочарования, потом он улыбнулся и пожал плечами.
— Уж это точно. — Он выбрался из-за стола, опираясь на здоровую ногу.
Марши подал ему костыль и провел до двери клиники.
— Кстати, — сказал Джон с притворным безразличием, — с Ангелом вы перед отлетом прощаться будете?
Марши ожидал, что рано или поздно этот вопрос будет задан. Хален с самого начала был необычно заинтересован его взаимоотношениями с Ангелом.