— Это не на тебя я злюсь. Просто на то, как все обернулось.
— Имеешь право, — слабо отозвался Сал.
— Все мы имеем право.
В каком-то смысле из них из всех самый трудный путь выбрал Сал. Марши улыбнулся и сжал его плечо.
— Я помню, как ты провалил последний тест, — сказал он. — Тебе не разрешили отдать руки. Я помню, как ты был расстроен. Уязвлен.
Он покачал головой:
— В программе уже было много горячих мест, много противоречий насчет того, что мы пытались сделать. Все думали, что мы сошли с ума, и, быть может, так оно и было. Я понимаю, как было бы тебе легко отречься от нас и от того, что мы делали, и тогда тебе было бы легче смириться с провалом последнего теста.
Он подумал, смог бы он проявить хоть в половину такой дух и класс, как Сал тогда.
— Но ты так не сделал. Ты продолжал верить в то, что мы пытались сделать. Твой выбор был еще труднее нашего — остаться и помочь нам воплотить мечту, которая тебя отвергла.
— Ты и не знаешь, как я был близок к тому, чтобы все бросить, — тихо признал Сал.
— Но ты не бросил, и теперь ты здесь командуешь. Мечта тебя отринула, но ты все равно продолжал ей служить. С тех пор это не стало ни приятнее, ни легче, но ты остался здесь. Ты все еще пытаешься претворять ее в жизнь.
Марши поглядел на эмблему на стене, вспоминая надежды, которые она символизировала, гордость, которую он всякий раз при виде ее испытывал.
— Оказывается, не мы были теми, кому повезло. Мы приобрели невероятное умение, но в этой сделке потеряли все. И все же мы продолжаем делать все, что можем, потому что ничего другого у нас не осталось. Мы все еще можем приносить пользу, и кто знает, быть может, когда-нибудь…
Марши уронил руку с плеча Сала, глядя, как тот обдумывает эти «быть может» и «когда-нибудь».
— Я готов принимать вещи такими, каковы они есть. Такими, какими они, кажется, должны быть. Либо так, либо сдаться окончательно. Может быть, эта идея с кораблями поможет, хотя у меня есть сомнения. Готов попробовать, потому что мне терять нечего. Но есть одна вещь, старый друг, которую я тебя прошу для меня сделать. Для всех нас, бедняг, которые будут мотаться по вселенной в полном одиночестве.
Бофанза посмотрел ему прямо в глаза:
— Назови ее.
— Запомни нашу мечту ради нас, Сал. Сомневаюсь, что мы сможем удержать о ней память. Ищи способ, чтобы она в конце концов стала реальностью.
Бофанза торжественно кивнул, спрыгнул со стола и обнял Марши, притянув близко и держа крепко. Это и был ответ.
Марши напрягся и чуть не оттолкнул его. Но тут же отпустил мышцы и обнял старого друга в ответ, ощущая его силу и убежденность и позволяя себе вспомнить, каково это, когда ты кому-то небезразличен.
Рука Марши упала.
Так и началось его бесконечное мотание от работы к работе. Никакого дома, кроме корабля, и путешествие, которому не видно конца.
Он был пленником в этом корабле задолго до того, как Сцилла захватила и его, и корабль. Она, как и все, только хотела использовать то орудие, в которое он превратился.
Она все еще молилась, но, кажется, перестала себя пытать. Как бы она ни была поглощена, Марши не сомневался, что она немедленно очнется, если он попробует подойти к ней или к управлению кораблем.
Но он ничего такого не планировал. В этом не было смысла.
Его переставляли на другую клетку. Но на доске все оставалось по-прежнему, как было уже много лет, и показывалось всегда одно и то же. Игра не менялась, выиграть ее было нельзя. Так какая ему разница, кто, где и зачем?
Есть ли разница между безразличием и поражением?
Безразличие — пустая чашка. Поражение — это когда чашки просто нет.
Он глянул вниз. Чашка была пуста, спирт в ней кончился.
Поэтому он ее наполнил.
И улыбнулся про себя.
Видишь, как легко управлять твоей жизнью?
— Что это?
Марши удивленно поднял глаза:
— Что?
Сцилла села на стул напротив него, с отвращением разглядывая его тарелку.
— Вещество, которое ты ешь.
Он отложил в сторону настоящую книгу — отличное переложение Гомера прозой М.