Подходящее состояние для старого монстра. Все еще жив, но мертв для внешнего мира. Спящий дракон с погашенными огнями и голодом, взятым под контроль. При весе всего сорок килограммов и отделенный от смерти несколькими днями, он был так же опасен, как всегда. И пока разум его функционирует, он таким и останется.
На Ананке Марши держал его запертым на складе и под полем усыпления. Запер он его не для того, чтобы Кулак не сбежал, а чтобы не допустить к нему бывших подданных. Гарантировать его безопасность он не мог, но ощущал как свой долг необходимость сделать для этого все возможное.
Замок казался логичной предосторожностью. В конце концов у бывших подданных было достаточно причин хотеть до него добраться. Кто угодно на их месте попытался бы пыткой выведать у него секреты, а потом линчевать то, что останется после допроса.
Но не Братство. Они выучили свой урок, и выучили хорошо. Иметь с Кулаком любые дела — это значило играть с разрушением. Он их поработил, он пытал и убивал тех, кого они любили, извратил их веру и украл все, что они ценили: плоды их труда, свободу, достоинство и будущее. Кулак наверняка постарался, чтобы месть стоила им всего, что они вновь обрели, и они это знали. И потому бегали от него, как от чумы — каковой он и был. Через несколько дней Марши перестал запирать дверь.
Вскоре после того, как ему было предложено снова вернуться в график, Марши предложил, что возьмет Кулака с собой и передаст тем властям, которые на это согласятся. Причина была в том, что людям Ананке проще будет оправиться от случившегося, если удалить источник инфекции.
Предложение было сделано всей общине через Джона Халена, который уже стал кем-то вроде лидера. Или по крайней мере выразителем общего мнения. У Братства не было особых лидеров до Кулака, и сомнительно, что они появятся после. Марши не особо удивился, когда Джон вернулся с ответом, что они будут рады избавиться от Кулака.
С тех самых пор Марши обдумывал идею заставить Кулака открыть, что он сделал с добытым на Ананке. Стоя под струями душа, омывающими разболевшуюся голову, ощущая приливную тягу позади и предвидя мертвые часы и дни впереди, он находил эту идею все более заманчивой.
Это отвлечет мысли от… от других предметов.
— Отключить поле сна, — сказал он, и системы кровати прозвенели в ответ на команду. — Привести пациента в сознание. Иммобилизацию и анестезию сохранить.
Пробудить дракона . До сих пор он пробуждал Кулака только до полубессознательного состояния: вначале, чтобы починить его сломанную руку и помятое горло, потом во время ежедневных проверок.
Марши вполне охотно признавал, что Кулак пугает его дьявольски. И любой, у кого есть хоть половинный запас мозгов, чувствовал бы то же самое. Сердце его забилось быстрее, он схватился за боковину койки, будто чтобы не дать себе сбежать. Играть с Кулаком — отвлечение небезопасное. Куда менее рискованно бриться стогигаваттным шахтным лазером.
Гофрированные веки Кулака задрожали, когда он стал приходить в сознание.
Марши не мог избавиться от воспоминаний о бесконечных и бесчеловечных жестокостях Кулака. Его глубоком наслаждении чужими страданиями. Как Кулак чуть не разрушил его собственную жизнь. Это вызывало искушение отключить и поле подавления боли.
В этой идее была некоторая темная притягательность, но Марши отодвинул ее в сторону. Не только потому, что это было бы против его Клятвы и всех его принципов, но еще и потому, что он знал: Кулак справится с нею и обратит против него. Он не сомневался, что старик сможет овладеть собственной болью и заставить страдать от нее кого-нибудь другого.
Затянутая вялой кожей птичья клетка груди Кулака поднималась все выше с каждым вдохом. Костлявые руки слабо задергались.
Марши подавил импульс отступить назад. Не только потому, что дыхание старика было невыразимо мерзким, воняющим болезнью и смертью, но еще и потому, что он знал: сейчас откроется дверь в камеру хранения ужасов человечества.