Ангел не знала точно, понравился ей вкус или нет, но скромное количество, которое она приняла, сильно на нее подействовало. Удивляться не приходится: виски высшего качества — не лучший выбор для начинающего.
Ее прежняя нервозность сменилась почти кошачьей непринужденностью. Она развалилась напротив дивана, сонными глазами и с блуждающей улыбкой глядя перед собой.
Марши сделал еще глоток, наслаждаясь вкусом и разглядывая свою собутыльницу.
Хотя эта мысль и не была особо уютной, пришлось признать, что собутыльница хороша. Черт возьми, она просто красива! Кто мог бы подумать, что под этим татуированным кошмаром было такое милое лицо?
Подпиленные зубы и заменявшая один глаз линза не слишком портили ее красоту. Это вполне курабельные состояния, которые глаза Марши исключили автоматически. Ему даже стали как-то нравиться ее зубы. А экзот показывал ее фигуру достаточно, чтобы вызвать интерес к тому, что спрятано. Она пришла во взятом откуда-то жемчужном колье. Нитка болталась над одной из маленьких грудей так, что почему-то его глаза все время к ней возвращались.
Внешний вид был только малой частью ее привлекательности. Была в ней и свежесть, и обольстительная невинность. Манящая уязвимость, полностью противоположная несокрушимости охватывающей ее тело брони.
И еще было ее желание сделать ему приятное. Почтение, восторг и — да, даже любовь светились в ее глазах, когда она смотрела на него. Тут любому мужчине трудно было бы устоять. Особенно такому, у которого за плечами было слишком много лет целомудрия. Для него она была так устрашающе заманчива, что он не разрешал себе быть около нее.
Огорченное удивление, которое появилось у нее в лице и в глазах, когда он стал держать ее на расстоянии вытянутой руки, заставляло его чувствовать себя чудовищем вроде ее прежнего господина. Но это было необходимо. Он знал, что она не понимает, почему он от нее отгородился, и сомневался, что мог бы это объяснить. Она была так молода и неопытна, что для нее не было невозможного.
Он же был достаточно стар, чтобы знать, что таковое в жизни бывает.
И все равно невозможная и так чертовски соблазнительная мысль попросить ее лететь с ним возвращалась снова и снова. Обычно он давил эту мысль, как только она вползала в сознание, но сейчас, когда он видел девушку перед собой во всем блеске, это было затруднительно. Выпитый скотч тоже делу не помогал. Наоборот, он помогал воображению перехлестнуть через низкие и протекающие дамбы запретов.
Он был вынужден признаться сам себе, что устал от одиночества. Может, здешняя многолюдность и больше, чем он может сейчас выдержать, но перспективу возвращения в герметическое одиночество графика маршрутов он воспринимал в лучшем случае с тупым смирением, да и то для этого уже сейчас требовалась поддержка старого друга — алкоголя. Как бы все ни переменилось, а жизнь его во многом останется такой же.
Марши еще глотнул, глядя в стакан и чувствуя, что настроение у него мрачнеет.
Нечего терзать себя мечтами. Он возвращается к челночным перелетам от больницы к больнице, от пациента к пациенту, и снова главное — это будет пережидание удушающих промежуточных периодов.
Как этот стакан в руке. Почти пустой, сохраняющий только на мутном дне вкус того, что нужно Марши, чтобы мириться с жизнью. Достаточно противно, что так должен жить он. Но втянуть в такую жизнь еще кого-то?
Сейчас у нее есть шанс вести нормальную жизнь. Отобрать этот шанс — себялюбиво и жестоко. Если не вообще преступно. Она должна остаться. Он должен улететь. Конец сказки.
— А ты не можешь остаться на Ананке?
Марши мигнул в замешательстве. Вопрос возник из его собственных несдержанных мыслей, но он, кажется, не произнес его вслух. Марши поднял глаза на Ангела. Она свернулась на диване, охватив себя руками, будто от холода, и крепко зажмурив зеленый глаз.
Нетрудно было догадаться, что вопрос, смазанный алкоголем, выскользнул из ее мозга на язык. Можно было ответить или притвориться, что он не слышал.