При виде ее он кривился, будто ему сам вид ее был неприятен, и говорил с ней только односложно, если вообще говорил.
Иногда она думала, что он по-прежнему видит в ней Сциллу, монстра, который угрожал его жизни и делал ему больно. А может быть, он рассердился на ее отказ помочь ей избавиться от экзота. Может быть, она просто не заслужила его внимания. Не заработала. Может быть, все это и еще многое, и каждая причина — отдельный блок в стене.
Когда она узнала, что он собирается улетать, она подумала, что умрет. Она пошла к нему, и хотя собиралась умолять его остаться, попросила только уделить ей час его времени до отлета. Он мрачно согласился, и с тех пор она держалась от него подальше, чтобы у него не было повода передумать.
Теперь настал судьбоносный час, и это был ее последний шанс проломить стену. Она думала, что, если будет выглядеть по-другому, он, быть может, по-другому ее и увидит. Но это явно не получится. Блузка и слаксы заставляли ее нервничать от мысли, что она просто строит из себя дуру.
И потому она поставила свой подарок на пол и стала думать, как снять эту блузку. Она помнила, что блузка застегивалась сзади — по причинам, которые Салли не смогла толком объяснить. Протянув руку назад, она стала возиться с пуговицами.
То ли экзот ограничивал ее движения настолько, что это было невозможно, то ли работа с перламутровыми пуговицами требовала какого-то особого, таинственного искусства. Как она ни извивалась, ни одной пуговицы расстегнуть не удалось. Наконец она плюнула и решила стащить блузку через голову.
И только безнадежно застряла в полустянутой ткани. Она дергалась и извивалась со все растущим отчаянием, запутавшись лицом в шелковых складках, ничего не видя, боясь, что порвет эту непрочную вещь и жалея, что не научилась ругаться.
В полной панике она дергалась, тряслась и вертелась, и в результате только зацепила ногой принесенный подарок.
Слышно было, как он проехал по каменному полу. Сердце ее замерло, когда он звякнул о пеннокаменную дверь. Потом раздался звук открываемой двери и за ним — звук резко втянутого внутрь от удивления воздуха.
Первым импульсом было разорвать источник своего унижения на тысячу кусков и куда-нибудь спрятаться. Но это был последний шанс его увидеть, и она не могла убить этот шанс.
Ангел заставила себя стоять на месте, скрытое тканью лицо покраснело от стыда, и она ждала, что будет дальше.
От зрелища, представшего за открытой дверью, Марши застыл на месте. Глаза полезли на лоб, когда он увидел в туннеле Ангела, отбивающуюся от пытавшейся съесть ее рубашки.
Он чуть не расхохотался, но вовремя спохватился. Почти сразу он сообразил, что могло случиться. Как не приученный сам одеваться ребенок, она застряла в блузке, которую пыталась то ли надеть, то ли снять.
Стараясь изо всех сил сохранить серьезное лицо, он пришел к ней на помощь.
— Надеть или снять? — спросил он осторожно.
— Снять! — донесся приглушенный неразборчивый ответ.
— Есть снять.
Он без труда смог расстегнуть и снять с нее блузку, хотя уже много лет прошло, как он последний раз помогал женщине раздеться. Что-то в этом было скрыто-эротическое.
Или не так уж скрыто. Когда он отступил назад, неплохой мыслью казалось держать блузку, выставив ее перед собой.
У Ангела был несчастный вид, и бледное лицо пылало от смущения. Она стояла с опущенной головой, уставясь на ноги, будто пытаясь сообразить, как ей дать себе пинка.
Сердце Марши рванулось ей навстречу. Он слишком хорошо понимал, что она застряла где-то между ребенком и женщиной, и приличная доза задержанной подростковости только добавляла затруднений. К этому еще можно было добавить, что у нее не было никакого опыта быть личностью.
Единственным выходом из ситуации было притвориться, что ничего не случилось — приспособительный механизм, с которым по универсальности вряд ли что сравнится. И потому Марши нагнулся, чтобы подобрать стоящий у порога предмет. Это была явно бутылка, тщательно завернутая в кусок изолирующей пленки.