–
Что ты такое говоришь? – возмутился Рон. – Лучше скажи, кто это плачет, когда их целуют?
–
Вот именно, – с некоторым отчаянием в голосе сказал Гарри, – кто?

Гермиона сочувственно на них посмотрела.
–
Вы что, совсем не понимаете, что она сейчас чувствует? – спросила она.
–
Совсем, – хором ответили Гарри и Рон.

Гермиона вздохнула и отложила перо.
–
Прежде всего, дураку понятно, что ей очень грустно из-за Седрика. Потом, насколько я понимаю, она в растерянности – раньше ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может понять, кто больше. Потом, её преследует чувство вины: она думает, что целоваться с Гарри – это оскорбление памяти Седрика, и не знает, что про неё скажут, если она начнёт встречаться с Гарри. А ещё она, скорее всего, не понимает, каковы её чувства по отношению к Гарри, потому что именно Гарри был с Седриком в лабиринте и видел, как тот умер, и от этого всё очень запутанно и страшно. Да, и ещё она боится, что её выгонят из команды, потому что последнее время она так плохо летает.

После этой речи Гарри и Рон некоторое время оцепенело молчали, затем Рон сказал:
–
Один человек не может столько всего чувствовать, он взорвётся.
–
Если у тебя полторы эмоции, это ещё не значит, что и у остальных тоже, – препротивным тоном заявила Гермиона и снова взялась за перо.
–
Но она первая начала, – сказал Гарри. – Я бы не стал… Она просто подошла и… А через секунду уже рыдала у меня на плече… Я не знал, что делать…
–
А кто бы знал? – было видно, что Рону страшна самая мысль о подобной ситуации.
–
Тебе всего-навсего нужно было её пожалеть, – Гермиона озабоченно подняла глаза от пергамента. – Надеюсь, ты так и сделал?
–
Ну, – сказал Гарри, и его лицо обдало неприятным жаром, – вроде как… похлопал по спине.

Вид Гермионы ясно говорил о том, каких огромных усилий воли ей стоит не закатывать глаза.
–
Что ж, полагаю, могло быть и хуже, – объявила она. – Ты собираешься с ней встречаться?
–
А куда я денусь? – ответил Гарри. – Д.А. ведь никто не отменял.
–
Ты знаешь, что я имею в виду, – сказала Гермиона.

Гарри промолчал. Слова Гермионы открыли перед ним абсолютно новую и очень пугающую перспективу. Он попытался представить себе, как идёт куда-то с Чу – в Хогсмёд, например, – и должен пробыть с ней наедине несколько часов. Естественно, теперь, после всего, что произошло, она будет ждать приглашения… От этой мысли у Гарри скрутило живот.
–
Неважно, – равнодушно произнесла Гермиона, возвращаясь к письму, – у тебя ещё будет масса возможностей её пригласить.
–
А если он не хочет? – спросил Рон, необычайно внимательно наблюдавший за Гарри.
–
Что за глупости, – рассеянно отмахнулась Гермиона, – она давным-давно ему нравится, правда, Гарри?

Он не ответил. Да, она давно ему нравилась, но, представляя себя с ней вдвоём, Гарри всегда видел Чу счастливой, а не безудержно рыдающей у него на плече.
–
А кому, собственно, предназначается этот роман? – спросил Рон у Гермионы, пытаясь прочесть, что написано на пергаменте, который давно уже стелился по полу. Чтобы воспрепятствовать этому, Гермиона поддёрнула письмо к себе.
–
Виктору.
–
Круму?
–
А каких ещё Викторов мы знаем?

Рон ничего не сказал, но насупился. Потом они минут двадцать сидели молча. Рон, фыркая от нетерпения и постоянно что-то вычёркивая, доделывал работу по превращениям; Гермиона, старательно водя пером, исписала весь пергамент, аккуратно скатала и запечатала его. Гарри отсутствующим взглядом смотрел в огонь, больше всего на свете желая, чтобы там появился Сириус и посоветовал, как надо вести себя с девочками. Но языки пламени становились всё меньше, меньше… Наконец, красные от жара угли превратились в золу, и тогда, оглядевшись, Гарри понял, что они опять остались в общей гостиной одни.
–
Ну всё, спокойной ночи, – Гермиона широко зевнула и направилась к лестнице в спальни девочек.
–
Что она нашла в этом Круме? – возмущённо воскликнул Рон, когда они с Гарри тоже пошли спать.
–
Наверно, – подумав, ответил Гарри, – то, что он старше… к тому же всемирно известный квидишный игрок…
–
Да, но что ещё? – раздражённо спросил Рон. – Это же мрачный тип!
–
Ну да, мрачный, – согласился Гарри, чьи мысли по-прежнему были заняты Чу.

Они сняли робы и переоделись в пижамы. Гарри положил очки на тумбочку, но не задёрнул полог, а стал смотреть в окно рядом с кроватью Невилля на усыпанное звёздами небо. Думал ли он вчера, ложась спать, что через двадцать четыре часа сможет сказать, что целовался с Чу Чэнг?…
–
Спокойной ночи, – буркнул откуда-то справа Рон.
–
Спокойной ночи, – ответил Гарри.

Может быть, в следующий раз… если такое случится… она будет немного счастливее. Он должен куда-нибудь её пригласить; она, наверное, рассчитывала на это, а теперь обижается… А может быть, она сейчас лежит в постели и плачет о Седрике? Гарри не знал, что и думать.