Стена у кровати Чаруальда сплошь увешена его изображениями, все они зубасто улыбаются и приветливо машут руками. Многие подписаны Чаруальдом для себя, детским, неровным почерком. Вот и сейчас, как только знахарка усадила его в кресло, Сверкароль придвинул к себе свежую стопку фотографий, схватил перо и со страшной скоростью начал ставить автографы.
–
Можете раскладывать по конвертам, – сказал он Джинни, быстро, одну за другой, швыряя подписанные фотографии ей на колени. – Видите, меня не забыли, я постоянно получаю кучу писем от поклонников… Глэдис Прэстофиль пишет каждую неделю… Знать бы ещё, зачем… – Он озадаченно замер, но очень скоро вновь просиял и с удвоенной энергией взялся за автографы. – Полагаю, дело в моей внешности…

На кровати напротив лежал очень печальный мужчина с нездоровым цветом лица; он что-то бормотал себе под нос и не замечал ничего вокруг. Через две кровати от него находилась женщина с головой, обросшей густой шерстью; Гарри вспомнил, что нечто подобное случилось во втором классе и с Гермионой – к счастью, её случай оказался излечим. В конце комнаты виднелись цветастые занавески, они отгораживали две дальние кровати от остальных, чтобы посетители могли спокойно пообщаться с больными.
–
Вот видишь, Агнес, – весёло обратилась знахарка к женщине с меховым лицом, передавая ей небольшую стопку рождественских подарков. – И тебя не забывают! И сын твой прислал сову, что зайдёт сегодня вечером. Замечательно, правда?

Агнес несколько раз громко гавкнула.
–
И, Бродерик, смотри, тебе прислали цветочек в горшке и чудесный календарь. Вот, тут на каждый месяц – новый красивый гиппогриф! Всё веселей будет, правда? – Знахарка деловито подошла к безостановочно бормочущему человеку, поставила на тумбочку малопривлекательное растение с длинными, шевелящимися щупальцами и, с помощью палочки, стала вешать на стену календарь. – И… о, миссис Длиннопопп, вы уже уходите?

Гарри круто обернулся. Занавески в дальнем конце палаты были раздвинуты, а по проходу между кроватями к двери шли посетители: грозная старуха в длинном зелёном платье, побитой молью лисьей горжетке и остроконечной шляпе с чучелом ястреба и – Невилль. Он уныло брёл по пятам за бабушкой.

До Гарри вдруг дошло, кого они навещали. Его бросило в жар, и он стал лихорадочно придумывать, как отвлечь остальных, чтобы они не заметили Невилля. Но Рон, услышав фамилию «Длиннопопп», тоже поднял глаза и, прежде чем Гарри успел его остановить, позвал:
–
Невилль!

Невилль вздрогнул и весь сжался, как человек, чудом увернувшийся от пули.
–
Это мы, Невилль! – обрадовано закричал Рон и вскочил со стула. – Ты видел?… Тут Чаруальд! А ты кого навещаешь?
–
Это твои друзья, Невилль, дорогой? – любезно проговорила бабушка Невилля, нависая над ребятами.

Невилль явно готов был провалиться сквозь землю. По его лицу ползли тёмно-багровые пятна, и он отводил глаза в сторону.
–
Ах да, – вглядевшись в Гарри, бабушка сунула ему морщинистую руку, похожую на когтистую птичью лапу. – Да, да. Разумеется, я вас знаю. Невилль отзывается о вас с большим уважением.
–
Э-э… спасибо, – Гарри пожал протянутую руку. Невилль упорно не поднимал глаз, и его лицо всё сильнее багровело.
–
А вы двое, конечно же, Уэсли, – продолжала миссис Длиннопопп, царственно предлагая свою руку Рону, а затем Джинни. – Я знакома с вашими родителями – не очень близко, разумеется – но это прекрасные люди, прекрасные люди… А вы, должно быть, Гермиона Грэнжер?

Гермиона, изумлённая тем, что миссис Длиннопопп знает её по имени, обменялась с ней рукопожатием.
–
Невилль много о вас рассказывал. Вы его не раз выручали, не так ли? Он хороший мальчик, – она с суровым одобрением поглядела на внука, – но, боюсь, не унаследовал таланта своего отца. – И миссис Длиннопопп мотнула головой в сторону кроватей в дальнем конце комнаты. Ястреб на шляпе угрожающе покачнулся.
–
Что?! – поразился Рон. Гарри хотел наступить ему на ногу, но оказалось, что в джинсах проделать это незаметно довольно трудно. – Так там твой папа, Невилль?
–
Что это значит, Невилль? – грозно осведомилась миссис Длиннопопп. – Твои друзья ничего не знают о твоих родителях?

Невилль сделал глубокий вдох, поднял лицо к потолку и потряс головой. Гарри никогда и никого не жалел так, как сейчас Невилля, но не знал, чем ему помочь.
–
Здесь нечего стыдиться! – сердито воскликнула миссис Длиннопопп. – Ты должен гордиться, Невилль, гордиться! Не затем они пожертвовали своим здоровьем и рассудком, чтобы их стыдился единственный сын!
–
Я не стыжусь, – еле слышно отозвался Невилль. Он по-прежнему избегал встречаться взглядом с друзьями. Рон привстал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть родителей Невилля.
–
Но ты избрал странный способ это показать! – заявила миссис Длиннопопп. – Мой сын и его жена, – она величаво повернулась к Гарри, Рону, Гермионе и Джинни, – потеряли рассудок под пытками приспешников Сами-Знаете-Кого.