Гарри не нужно было повторять дважды; он сунул палочку в карман и быстрым шагом направился к парадной двери, не оборачиваясь на Злея и Малфоя.
Потом он побрёл к хижине Огрида. Солнце палило нещадно. Вокруг, в траве, валялись школьники, они загорали, беседовали, читали воскресную «Прорицательскую газету», ели конфеты, поглядывали на Гарри; окликали его, махали руками, стремясь показать, что, как и «Прорицательская», отныне считают его героем. Гарри никому не отвечал. Он понятия не имел, что им известно о случившемся три дня назад, но… до сих пор расспросов избежать удавалось, и пусть так и остаётся.
Сначала, постучав в дверь хижины, Гарри подумал, что Огрида нет дома, но вскоре из-за угла выскочил Клык и, выражая свою радость, чуть не сбил Гарри с ног. Как выяснилось, Огрид был на огороде и собирал стручковую фасоль.
–
А, Гарри! – просияв, воскликнул он, когда Гарри подошёл к ограде. – Заходи, заходи, попьём одуванчикового сока…
–
Ну, как жизнь? – спросил Огрид уже за столом. Перед каждым стояло по стакану ледяного сока. – Ты… э-э… как себя чувствуешь, а?
По озабоченному лицу Огрида было понятно, что он имеет в виду не физическое состояние.
–
Нормально, – поспешно ответил Гарри. Говорить о том, что Огрид подразумевал на самом деле, казалось немыслимым. – Лучше расскажи, где ты был?
–
Скрывался в горах, – сказал Огрид. – В пещере, как Сириус, когда он…
Огрид осёкся, хрипло откашлялся, посмотрел на Гарри, отхлебнул сока.
–
А теперь вот вернулся, – неловко закончил он.
–
Выглядишь… поприятней, чем раньше, – заметил Гарри, намеренно уводя разговор в сторону.
–
Чего…? А… да, – Огрид ощупал лицо своей огромной ручищей. – Гурпи стал намного лучше, намного. Так был рад, когда я вернулся, уж так рад. Он хороший парень, честно… я вот думаю, ему бы подружку…
В обычной жизни Гарри постарался бы отговорить Огрида от опасной затеи; из того, что в лесу поселится ещё один гигант, точнее гигантесса, возможно, ещё более дикая и необузданная, ничего хорошего не выйдет – но у Гарри почему-то не было сил на споры. Ему снова захотелось побыть одному и, чтобы поскорее завершить визит, он несколькими большими глотками осушил сразу полстакана.
–
Теперь все знают, что ты говорил правду, – неожиданно и очень мягко сказал Огрид. Он внимательно смотрел на Гарри. – Так-то лучше, да?
Гарри пожал плечами.
–
Знаешь… – Огрид наклонился к нему через стол. – Я Сириуса знал подольше твоего… Он умер на поле боя – как хотел…
–
Он вообще не хотел умирать! – сердито воскликнул Гарри.
Огрид кивнул косматой головой.
–
Конечно, не хотел, – согласился он. – Но всё равно, Гарри… он был не из тех, кто сидит дома, когда другие дерутся. Он бы извёлся, если б знал, что не бросился тебе на помощь…
Гарри вскочил.
–
Мне надо навестить Рона и Гермиону, – как автомат сказал он.
–
А, – расстроился Огрид. – А… ладно… тогда пока… заходи, как будет минутка…
–
Да… хорошо…
Гарри бросился к двери, распахнул её, выскочил – Огрид даже не успел толком прощаться – и побрёл обратно. Все опять ему что-то кричали... Он зажмурился, мечтая, чтобы все исчезли, чтобы, когда он откроет глаза, во дворе никого не было…
Ещё несколько дней назад он многое отдал бы, чтобы колдовской мир поверил в возвращение Вольдеморта, в то, что он, Гарри, не лгун и не сумасшедший. Но теперь…
Он прошёл вдоль озера, сел на берегу, укрывшись за кустами от посторонних взглядов, и уставился на посверкивающую водную гладь, размышляя…
Может быть, ему потому так хочется быть одному, что после разговора с Думбльдором он остро чувствует свою обособленность от всего остального мира? Он словно окружён невидимым барьером. На нём лежит – всегда лежала – печать. Просто раньше он не понимал, что это значит…
И всё же, сидя здесь, на берегу, с невероятной тяжестью на сердце, с незаживающей раной в душе, он не мог испытывать страха. Светило солнце, отовсюду доносился смех, и, хотя Гарри чувствовал, что принадлежит какому-то совсем иному миру, ему было трудно поверить, что его жизнь непременно должна быть связана с убийством…
Он просидел очень долго, глядя на воду и стараясь не думать о крёстном, не вспоминать, как однажды, вон там, на другом дерегу, Сириус упал, отгоняя дементоров…
Только когда село солнце, Гарри понял, что замёрз. Он встал и пошёл к замку, утирая рукавом лицо.
*
За три дня до конца учебного года Рон и Гермиона вышли из больницы. Гермиона то и дело порывалась поговорить о Сириусе, но Рон всякий раз на неё шикал. Гарри не понимал, готов ли он к такому разговору; всё менялось в зависимости от настроения. Но он был уверен: несмотря на все теперешние несчастья, он будет очень скучать по «Хогварцу» на Бирючиновой аллее. Даже зная, почему необходимо проводить там лето, Гарри не мог изменить отношения к дому родственников.