Шрам опять стало жечь и, чтобы не застонать, Гарри вцепился зубами в подушку. Он знал: сейчас, в эту самую минуту, Эйвери подвергают наказанию.
*

Чтобы поговорить с Гермионой, Гарри и Рону пришлось ждать первой перемены – они хотели быть уверены, что их не подслушают. Они вышли во двор – на улице было прохладно, ветрено – и там, в любимом уголке, Гарри подробно рассказал о своём сне. Выслушав его, Гермиона долго молчала и со странным интересом разглядывала безголовых Фреда и Джорджа, которые на другом конце двора из-под полы продавали Уборы Головные.
–
Так вот почему его убили, – пробормотала она, оторвав, наконец, взгляд от близнецов. – Бедоу попытался украсть оружие, и с ним случилось что-то непонятное. Видимо, само оружие или пространство вокруг защищено мощными заклятиями, чтобы до него нельзя было дотронуться. Вот он и повредился в уме и разучился говорить. Но… Помните, что сказала знахарка? Он начал выдоравливать. А это – большой риск, они не могли такого допустить. Насколько я понимаю, то, что с ним случилось, вызвало сильнейший шок, и проклятие подвластия пало. Потом речь бы восстановилась, и он бы обо всём рассказал… И все узнали бы, что его послали украсть оружие. И конечно, Люциус Малфой легко мог наслать проклятие – он же не вылезает из министерства!
–
Он там был даже в день слушания, – подтвердил Гарри. – И… постойте-ка, – добавил он. – Мы его встретили в коридоре, который ведёт в департамент тайн! Твой папа ещё сказал, что Малфой, наверно, хочет узнать о результатах слушания, но… что, если…
–
Стуржис! – в ужасе ахнула Гермиона.
–
Что Стуржис? – удивился Рон.
–
Его… – еле слышно вымолвила Гермиона, – его арестовали, когда он пытался взломать какую-то дверь! Значит, Малфой подчинил себе и его! И как раз в тот день, когда вы его видели, Гарри! У Стуржиса был плащ-невидимка Шизоглаза, так? Что, если он, оставаясь невидимым, стоял у двери и случайно пошевелился, а Малфой это услышал? А может, он применил проклятие подвластия наугад, на случай, если у двери окажется часовой? И потом, при первой же возможности – например, когда снова подошла его очередь стоять на часах – Стуржис попытался пробраться в департамент и украсть оружие для Вольдеморта – Рон, тихо! – но его поймали и посадили в Азкабан…

Она посмотрела на Гарри.
–
Гадвуд рассказал Вольдеморту, как заполучить оружие?
–
Я не слышал всего разговора, но… похоже на то, – сказал Гарри. – Гадвуд раньше работал в департаменте… теперь, наверно, Вольдеморт пошлёт на задание его?

Гермиона, погружённая в раздумья, кивнула. Затем, совершенно неожиданно, заявила:
–
Ты не должен был этого видеть, Гарри.
–
Что? – Слова Гермионы застигли его врасплох.
–
Ты же учишься блокировать сознание от таких вещей, – очень серьёзно сказала Гермиона.
–
Да, – согласился Гарри, – но…
–
Значит, нам надо забыть об этом сне, – решительно перебила Гермиона. – А тебе, с сегодняшнего дня, с удвоенной энергией взяться за окклуменцию.

Гарри так рассердился, что не разговаривал с Гермионой весь день – который, кстати, выдался на редкость неудачным, потому что все, кто не обсуждал беглых преступников, смеялись над позорным поражением гриффиндорцев в матче с «Хуффльпуффом». Отовсюду неслись вопли слизеринцев «Уэсли – наш король!», и к закату Филч, взбесившись, специальным указом запретил исполнение этой песни в школьных коридорах.

Дни летели, но дела шли всё так же плохо. Гарри дважды получил «У» по зельеделию. А ещё он страшно переживал из-за Огрида и постоянно думал о своём сне, но с друзьями поговорить не решался – ужасно не хотелось снова получить выволочку от Гермионы. Обсудить бы всё с Сириусом… Нет, нельзя, исключено. Но выбросить сон из головы не удавалось, и Гарри старался поглубже затолкать его в подсознание.

Увы, подсознание было уже не таким надёжным местом, как раньше.
–
Вставай, Поттер.

Со времени сна прошло около двух недель. Гарри снова стоял на коленях в кабинете Злея и, тряся головой, пытался прийти в себя. Перед ним в тысячный, наверное, раз пронеслась череда детских воспоминаний – он и не подозревал, что столько всего помнит! – о Дудли, его банде и тех унижениях, которым они его подвергали.
–
Последняя картинка, – сказал Злей, – что это?
–
Не знаю, – Гарри тяжело поднялся с пола. Бурный поток образов, которые Злей извлёк из его памяти, не желал разлепляться на отдельные воспоминания. – Вы имеете в виду то место, где мой двоюродный брат пытается поставить меня в унитаз?
–
Нет, – вкрадчиво проговорил Злей, – то, где человек стоит на коленях в тёмной комнате…
–
Это… так, ерунда, – ответил Гарри.

Злей буравил его взглядом. Гарри, вспомнив о важности зрительного контакта при легалименции, моргнул и отвёл глаза.
–
Откуда в твоей, Поттер, памяти этот человек и эта комната? – осведомился Злей.
–
Я… – Гарри упорно смотрел куда угодно, только не на Злея, – недавно видел сон…
–
Сон? – повторил Злей.