- Может быть... приготовить чаю? - предложил Рон.

Гарри с укором уставился на него.

- Мама всегда так делает, когда кто-нибудь плачет, - пробормотал,
пожав плечами, Рон.

Наконец, получив множество уверений, что ему помогут, глядя на
поставленную перед ним дымящуюся кружку, Огрид высморкался в платок
размером со скатерть и сказал:

- Вы правы. Сейчас нельзя разваливаться. Надо собраться...

Немецкий дог Клык робко вылез из-под стола и положил голову на
колени хозяина.

- Последние дни я сам не свой, - признался Огрид, поглаживая Клыка
одной рукой и вытирая лицо другой. - За Конькура душа изболелась, да и
мои уроки никто не любит...

- Мы любим! - тут же соврала Гермиона.

- Да, у тебя здорово! - выпалил Рон, скрестив под столом пальцы. -
Да, а... как поживают скучечерви?

- Сдохли, - мрачно ответил Огрид. - Пережрали латука.

- О, нет! - воскликнул Рон, с трудом удерживая на месте поползшие
вверх уголки губ.

- И от дементоров мне не по себе, - вдруг содрогнулся Огрид. -
Каждый раз, как иду в “Три метлы” пропустить стаканчик, приходиться
проходить мимо них. Прям как будто попал назад в Азкабан...

Он умолк и принялся заглатывать чай. Гарри, Рон и Гермиона, не
издавая ни звука, наблюдали за ним. Раньше Огрид никогда не упоминал о
своём коротком пребывании в тюрьме. После некоторой паузы Гермиона робко
задала вопрос:

- Там было очень страшно, Огрид?

- Не представляете, - тихо ответил Огрид. - Ни в жисть со мной
такого не было. Думал, всё, крыша поехала. Всё поминал самое плохое...
как из “Хогварца” исключили... как папаша мой помер... как Норберта
отправлял...

Его глаза снова увлажнились. Норберта, детёныша дракона, Огрид
выиграл в карты.

- Проходит время, а ты уж и не знаешь, кто ты такой есть. И не
знаешь, зачем живёшь. Я, помню, всё надеялся, помереть бы во сне...
Когда меня выпустили, я как заново народился, как будто в меня хлынул
обратно весь мир... такое чувство... А дементоры, меж тем, не очень-то
хотели меня отпускать.

- Ты же был невиновен! - воскликнула Гермиона.

Огрид фыркнул.

- А им-то что? Им по барабану. Им подавай штук двести человечьих
душ, чтобы было откуда высасывать радость да счастье, а кто там виноват,
кто не виноват - не ихнего ума дело.

Огрид затих на мгновение, застывшими глазами глядя в кружку. Затем
тихо произнёс:

- Хотел я было выпустить Конькура... шугал его, шугал, кыш, мол,
отсюда... да как ты объяснишь гиппогрифу, что ему надо скрыться? А
ещё... боюсь я теперь... нарушать закон-то, - он поднял на ребят
несчастные глаза, слёзы вновь струились по лицу, - не хочу больше в
Азкабан.

Поход к Огриду, хоть его и нельзя было назвать развлечением, тем не
менее оказал положительное воздействие, на которое так рассчитывали Рон
с Гермионой. Гарри, хоть и не забывал о Блэке, уже не мог постоянно
вынашивать планы мести - надо было думать, как помочь Огриду выиграть
дело в комитете по уничтожению опасных созданий. На следующий же день
они отправились в библиотеку и возвратились в пустынную общую гостиную,
нагруженные разнообразной литературой, которая должна была помочь
подготовить аргументы защиты в пользу Конькура. Все трое уселись перед
полыхающим в камине огнём и принялись медленно листать страницы пыльных
томов. Они выискивали все упоминания о знаменитых делах о хищных
животных и время от времени, когда попадалось нечто подходящее,
обменивались репликами.

- Вот кое-что... дело 1722 года... только тут гиппогриф был
приговорён... бррр, посмотрите только, что с ним сделали, это
отвратительно...

- Наверное, вот это может помочь, смотрите - в 1296 году мантикора
растерзала кого-то, но её отпустили - ой! - нет, это произошло только
потому, что никто не решился к ней приблизиться...

Тем временем, замок украшали к Рождеству, невзирая на то, что
оценить великолепное убранство было практически некому - мало кто из
учащихся остался в школе на каникулы. По коридорам и переходам были
развешаны толстые гирлянды из омелы и остролиста, внутри рыцарских
доспехов мерцали загадочные огоньки, в Большом зале установили
dbem`dv`r| мерцающих золотыми звёздами рождественских ёлок. По всему
замку разносился заманчивый запах вкуснейших блюд, достигший к
сочельнику такой силы, что даже Струпик высунул нос из своего убежища в
нагрудном кармане Рона и с надеждой понюхал воздух.